Повесть о Татариновой. Сектантские тексты [litres] - Анна Дмитриевна Радлова

тайная круглая земля —

Честнейшая Херувим,

Славнейшая без сравнения Серафим,

Дай мне великие крылья, я птицей улечу

                                                                   с корабля,

Камнем лягу к ногам твоим.

Сентябрь 1921

Потомки

Валериану Чудовскому

И вот на смену нам, разорванным и пьяным

От горького вина разлук и мятежей,

Придете твердо вы, чужие нашим ранам,

С непонимающей улыбкою своей.

И будут на земле расти дубы и розы,

И укрощенными зверьми уснут бунты,

И весны будут цвесть и наступать морозы

Чредой спокойною спокойной простоты.

Неумолимая душа твоя, потомок,

Осудит горькую торжественную быль,

И будет голос юн и шаг твой будет звонок

И пальцы жесткие повергнут лавры в пыль.

Эпический покой расстелет над вселенной,

Забвения верней, громадные крыла,

Эпический поэт о нашей доле пленной

Расскажет, что она была слепа и зла.

Но может быть, один из этой стаи славной

Вдруг задрожит слегка, услышав слово кровь,

И вспомнит, что навек связал язык державный

С великой кровию великую любовь.

Ноябрь 1920

Черным голосом кричала земля,

Меченосный ангел говорил поэту о чуде,

Били и бились, убивали и падали люди,

И на земле не осталось ни одного стебля.

От голода, от ветра ли закружились звезды,

Люди, звери, птицы, деревья и фонари,

И не стало ни утренней, ни вечерней зари,

Только черный, свистящий и режущий воздух.

Сердце кружилось, как гудящий волчок,

Оторвалась звезда и навстречу летела,

Острым алмазным краем мне сердце задела,

Брызнула кровь и тысячедневный исполнился срок.

От головокруженья дрожат ноги,

Я снова на пыльной, на белой дороге,

Верстовые столбы, пастухи и стада,

И к тверди прибита восточная звезда.

Май 1921

Весеннему цвету сердце радо,

А каждая весна ближе к последней весне.

За все утраты ждет весенней награды

И простой яблочный цвет видит во сне.

           Сердце не забывай,

           Есть другой черный рай.

Не опьянеешь в нем от яблони или клена,

Не услышишь крылатого пасхального звона,

И любовною речью не убаюкаешь слух.

           Ножом убьет,

           Огнем сожжет

           Огненный Дух.

Гоморра, Мессина, Титаник, Россия,

Кровь, пепел, смерть.

Черным дымом закрыта твердь —

Твердое Божье сердце.

Богородицыных слез, звезд нет

И в огне погас свет,

– Господи вскуе оставил меня еси?

Голубь только крылами бьет, клюет пшеницу и рожь.

           Сердце пронзит,

           Плоть истребит

           Огненный нож.

Май 1921

В. П. Покровскому

С Запада приезжают люди

И говорят, что у детей наших печальные глаза

Слушай, иноземец, качала их колыбели гроза,

И кормили пустые, сожженные тревогою груди.

Думаешь, сказка – двадцать пять миллионов

                           с глазами и голосом живых людей,

Из деревень соломенных возжегших

                                                Сарданапалову зарю,

Бегущих за золотым зерном к Индийскому

                                                           щедрому царю,

И поющих срамные песни что всех твоих книг,

                                                 Иеремия, страшней?

Думаешь, сказка – рана от моря до моря,

То рекой разливается, то взбухает горою,

                                      то черным гноится городом,

Холодом веет, воет голодом,

Горьким горюет горем.

Слушай, властью мне данной от Господа Бога

Единой и тайной властью бедного поэта,

На тебя, сытого, веселого, доброго, одетого,

Знающего куда всякая приведет дорога,

Я зову беду стоглазую, голую, неминуемую

                                       с горящей головней в руке.

И когда ты замечешься в незападной,

                                  нелюбовной, не нежной тоске,

Которой имени нет, а вширь она – весь степной

                                                                      простор,

Когда станет тебе жалостным братом убийца,

                                                      поджигатель, вор,

Когда дом твой с утварью, твой город

                            с колокольней обоймет пожар, —

Из тебя вылетит прозрачный белый пар,

И вонзится в грудь острокрылая, окровавленная

                                                    человеческая душа,

И возвеселишься и скажешь: неисповедимы

              пути твои, Господи, и живая душа хороша.

Август 1921

Человеческое забывчивое сердце, открытое

                                                         четырем ветрам,

Все, говорит, за покой отдам —

Первый глупый поцелуй первой глупой любви,

Долгожданный час над врагом торжества,

Звон и трепет славы в крови,

Ведь не скажешь: не расти на могиле трава.

Только одного не выжечь, не вырвать, не замолить

Гладкое море и в розовом тумане два стальных

                                                                      корабля,

Мечущие огненных птиц, крики и смерти

                                            и страхи на тебя, земля,

А на земле, колеблемая как земная колонна,

Господней грозою стоит

Та, что прежде любила песни, плоды,

                                                       и жаркие объятья

И громко всем четырем ветрам говорит:

Милая любовь моя, проклинаю тебя

                                              страшным проклятьем.

Май 1921

Человек человеку – бревно.

Ал. Ремизов

Крепче гор между людьми стена,

Непоправима как смерть разлука.

Бейся головою и в предельной муке

Руки ломай – не станет тоньше стена.

Не докричать, не докричать до человека,

Даже если рот – Везувий, а слово